О ком печется господин Торшин

   Всех, кто с болью воспринял бесланскую трагедию, больше всего волнуют вопросы о том, как такое могло произойти, каковы все причины, повлиявшие на возможность осуществления теракта, кто в той или иной мере виновен в этом. Более важной задачи перед теми, кто занимается расследованием теракта, стоять не может. Поэтому мы вправе были рассчитывать на то, что ответы на вышеназванные вопросы будут даны и комиссией А.Торшина.

   Идет третий год расследования бесланской трагедии. Г-н Торшин сделал очередное заявление, в котором вновь пообещал опубликовать доклад парламентской комиссии уже в декабре. После того, как вместе с прокуратурой еще раз прошел по тому же кругу. Чем больше прокуратура и комиссия ходят по одному и тому же кругу, тем меньше надежд на то, что в результате расследования будет сказана вся правда.

  Об этом свидетельствует сегодняшняя позиция А.Торшина. Эту позицию он недвусмысленно выразил в интервью радио «Маяк» 17 ноября с.г.: «Есть люди, которые пытаются во что бы то ни стало всю ответственность за этот теракт переложить на тех людей, которые пытались спасти заложников».

   И мы против того, чтобы перелагать ответственность одних на плечи других. Мы ведем речь о том, чтобы помимо оценки действий бандитов выявить причины и условия, которые способствовали беспрепятственному проникновению террористов на территорию республики, захвату заложников, чтобы дать оценку поведению всех должностных лиц, чье бездействие, а также действия повлияли на наступление тяжких последствий.

   Террористы должны отвечать по всей строгости закона, поэтому упрек А.Торшина в адрес Т.Чеджемова о том, что «адвокат Чеджемов печется о том, что очень сильно были нарушены права единственного обвиняемого Кулаева», является результатом недопонимания, передергивания и искажения фактов.

   Давайте постараемся разобраться, кто о ком печется. При этом нам придется повториться в какой-то мере, так как некоторые наши оппоненты не хотят понимать, а, скорее, принимать наши доводы.

   Что касается упрека в том, что Т.Чеджемов печется о Кулаеве, то хотели бы напомнить г-ну А.Торшину, во-первых, что права любого человека должны соблюдаться независимо от того, обвиняемый он или чиновник. И образцом такого отношения к закону в первую очередь должны быть те, кому доверено вести расследование – прокуроры и сенаторы.

   Во-вторых, соблюдение прав обвиняемого, даже если он террорист, является одним из способов обеспечения полноты и всесторонности расследования, за которое настойчиво и пока безуспешно мы боремся. Эта безуспешность предопределена тем, что органы прокуратуры и некоторые официальные лица делают поспешные выводы об обстоятельствах теракта без объективной оценки всех свидетельских показаний, показаний потерпевших, других материалов, дают свою субъективную трактовку имеющимся доказательствам, создают для подтверждения заранее сделанных выводов искусственные доказательства путем назначения незаконных и надуманных взрывотехнических, математического моделирования и ситуационных экспертиз, каких-то контрэкспертиз и т.п. При этом забывают, что расследование должно вестись по закону, а не по понятиям. Это касается и проведения ситуационной экспертизы.

   Заключение ситуационной экспертизы играло важную (если не важнейшую) роль в оправдании деятельности членов оперативного штаба, якобы предпринявших все необходимые меры для спасения заложников.

    Поэтому мы обжаловали его и доказали полную его несостоятельность.

  И утверждение г-на Торшина о том, что ситуационная экспертиза признана незаконной по формальным признакам, не основано на законе и является надуманным.

   В процессе расследования перед органами прокуратуры стоит задача доказать событие преступления (время, место и другие обстоятельства), виновность лица в совершении преступления, характер и размер вреда, принять меры к изобличению лиц, виновных в совершении преступления и т.д. Они должны также выявить обстоятельства, способствовавшие совершению преступления (ст. ст. 21,73 УПК РФ).

   С этой целью органы прокуратуры обязаны допросить всех лиц, которым может быть что-то известно об обстоятельствах теракта, истребовать необходимые документы, принять меры к устранению имеющихся противоречий, к определению достоверности доказательств.

   Выводы органов расследования должны формироваться на основе всех имеющихся доказательств. При этом они должны обосновать, почему одни доказательства кладутся в основу выводов, а другие отвергаются.

   Если парламентская комиссия будет придерживаться таких же принципов, то налицо дублирование ею деятельности следственных органов. Если нет, то тем более остро стоит вопрос о том, в чем же смысл и задачи парламентской комиссии при отсутствии гарантий объективности и достоверности ее выводов. К тому же в отличие от прокуратуры парламентская комиссия не проверяет достоверность сведений, полученных у опрашиваемых лиц и других источников. Она может, в силу этого, сослаться как на правдивые объяснения, так и на ложные, что может вызвать серьезные сомнения в достоверности сделанных на их основе выводов.

   К сожалению, такой подход имеет место. Ни прокуратура, ни парламентская комиссия не обеспечивают всесторонности расследования. Практически, не проведя расследования, прокуратура отказала в возбуждении уголовного дела в отношении членов ОШ, посчитав их не виновными, при этом ничем не обосновывая свои выводы и игнорируя сотни показаний очевидцев и другие бесспорные доказательства их виновности. И от этого вывода она упорно не желает отступать, ибо так кому-то нужно. И все обещания о новом, более глубоком расследовании основного дела – пустой звук. Вся вина за гибель людей ляжет на террористов, руководителей Правобережного и Малгобекского ОВД. Других виновных не называют.

   В результате такого подхода многие обстоятельства теракта сглаживаются, другие искажаются, третьи умалчиваются либо придумываются. При этом они излагаются настолько обтекаемо и витиевато, что создается впечатление (даже уверенность), что авторы больше трудились над тем, как изложить материал в удобной для них интерпретации, а не над тем, как сделать обоснованные и объективные выводы.

   Так, в своих тезисах от 28 декабря 2005 года г-н Торшин сожалеет о том, что в состав оперативного штаба, созданного 2 сентября в 14 часов, не были включены Дзасохов и Дзантиев. При этом он ни слова не говорит о том, что с утра 1 сентября до 14 часов 2 сентября эти лица возглавляли ОШ и показали свою полную профессиональную и моральную несостоятельность, ибо абсолютно никаких мер к спасению заложников не приняли, а распространяли ложные сведения о действиях террористов, об их нежелании вести переговоры, о числе заложников и т.п. Чем объяснить такой урезанный подход к освещению обстоятельств?

   В вопросе об ответственности за теракт мы согласны с подходом самого А.Торшина: «А вина власти есть, я говорил это с самого начала. Вопрос – какой власти? У каждого своя мера ответственности, каждый должен нести свой чемодан. А если послушать некоторых представителей общественности, то получается вот что: те милиционеры, которые находились в помещении РУВД неподалеку от школы, – они не виноваты. Хотя рядом с ними террористы захватили сотни детей в заложники, а милиционеры даже не шелохнулись. Их бы нужно судить, но поднялась кампания в защиту, дескать, их делают «крайними». Ингушские милиционеры, под носом у которых лагерь боевиков в Пседахе, – они тоже не виноваты. А кто же виноват? Президент Российской Федерации? Как-то это все, знаете ли, некрасиво выглядит».

   Прав А.Торшин почти во всем. Только вот действительно некрасиво выглядит и то, что он об ответственных за теракт говорит только на уровне районных милиционеров и Президента РФ. Неужели он забыл, что «нести свои чемоданы» должны чиновники и генералы и на республиканском уровне, те самые штабисты, которые могли, но не предприняли конкретных мер ни для предотвращения проникновения террористов, ни для освобождения заложников. А если кое-что и делали, то очень плохо, хуже некуда. Не исключено, что они желали что-то сделать, но желание не может оправдывать их бездействие или неумение действовать.

   Эффективность любой деятельности определяется не только и не столько желанием и попыткой что-то сделать, но и осознанием своих возможностей и ответственности за принятые обязательства, умением решать стоящие задачи.

   Не можешь – не берись, а взялся – отвечай. Что касается руководства штаба по спасению заложников, то в нем оказались люди профессионально непригодные и беспомощные. Они только создавали видимость попыток спасения, и даже эта видимость была замешана на лжи. На самом деле кроме поиска телефона Масхадова и действий, только вредивших заложникам, руководство штабом ничего не сделало. Пусть назовут хотя бы одно мероприятие, которое бы положительно сказалось на судьбе заложников (подвиг Р.Аушева мы не относим к заслугам штаба). А при тех особо тяжких последствиях, которые наступили, за неумение, за непринятие возможных мер к спасению заложников, за трусость и ложь надо нести ответственность – уголовную или моральную.

   Г-н Торшин утверждает, что «у комиссии не вызывает сомнения тот факт, что оперативный штаб главные усилия направил на ведение переговоров с террористами, чтобы освободить и спасти максимально возможное количество заложников. В связи с тем, что преступники ограничили все контакты с внешним миром и долго не шли на переговоры, информацию об обстановке внутри школы, действиях и намерениях террористов получить было достаточно сложно. ФСБ, оперативный штаб предпринимали все меры по привлечению к переговорам авторитетных лиц». Надо же так цинично искажать обстоятельства!

   Все обстояло как раз наоборот. Многочисленными показаниями свидетелей и потерпевших достоверно установлено, что сами боевики с первых часов захвата заложников начали стремиться к установлению связи с руководством республики и силовых структур. С этой целью они посылали записки, не отказывались от телефонных контактов, выбрасывали кассеты с записью обстановки в спортзале, которые уже 2-3 сентября демонстрировали за границей. Они обещали даже освободить значительную часть заложников за явку на переговоры Дзасохова, Зязикова, Аслаханова и Рошаля. Переговоры с террористами не велись, и с ними их никто и не собирался вести. Никаких авторитетных лиц к переговорам не привлекалось. Вместо переговоров по выдвигаемым террористами требованиям имели место наивные увещевания террористов со стороны Рошаля и профессионального переговорщика.

   По признанию последних, они систематически связывались с террористами, но те отказывались с ними вообще разговаривать, требуя на переговоры только указанных четверых людей. Вот эти бесплодные разговоры г-н Торшин и называет переговорным процессом?!

   Нет смысла приводить другие приукрашенные или надуманные выводы А.Торшина, их слишком много. Они противоречат, повторяем, массе доказательств, которые были получены судом при рассмотрении дела Н.Кулаева и которые попросту игнорируются. Они отражены в протоколе судебного заседания по делу Н.Кулаева.

   Генпрокуратура приобщила этот протокол к т.н. «основному делу». Однако парламентская комиссия этого не сделала. Содержащиеся в нем доказательства должны повлиять на выводы по делу. Если нет, то людям должны доказать, какими другими доказательствами они опровергаются. Только в этом случае можно будет результаты расследования признать убедительными.

   Мы против того, чтобы ответственность одних перекладывалась на других. Мы за самую суровую ответственность террористов, но мы и за ответственность тех, кто обязан был, но не принял всех должных мер для предотвращения теракта, кто не проявил должного старания и участия при спасении людей. Мы за ответственность руководителей Правобережного ОВД, но мы против того, чтобы ответственность других перекладывалась на их плечи.

   И мы требуем как раз ответственности тех конкретных лиц, кто наряду с руководителями Правобережного ОВД, а может быть в первую очередь, обязан был принять упреждающие меры против проникновения террористов на территорию РСО-А, кто знал о возросшей опасности такого проникновения, но ничего не сделал, обманув при этом народ якобы принятыми мерами.

   Мы надеялись на то, что А.Торшин будет следовать принципам, которые сам высказывал и которые считал важными в борьбе с терроризмом. Так, он заявил, что повторение терактов не будет исключено, «если не будет работать машина персональной ответственности, если каждый не будет нести свой чемодан и за него отвечать, так это и будет продолжаться». Что касается конкретно дела о бесланском теракте, то А.Торшин возмущенно добавил, что «среди должностных лиц обвиняемых нет, кроме трех-четырех милиционеров невысокого уровня. Безнаказанность! Отсюда все и произрастает». Так кто же мешает назвать других виновных?!

  Не менее важно, что А.Торшин признал и то, что «руководством республиканского МВД не были приняты меры, которые бы предотвратили беспрепятственное проникновение группы террористов на территорию школы №1 города Беслана и захват заложников», что «именно беспечность представителей республиканских правоохранительных структур максимально способствовала тому, что боевики беспрепятственно выдвинулись к месту совершения теракта и захвата заложников…».    Так, почему он не называет имена этих руководителей? И как вяжутся эти слова с его последующей оценкой событий? Когда читаешь доклад А.Торшина, то создается впечатление о продуманной и хорошо организованной работе штаба (приводим почти дословно): в 10.00 сотрудники ОВД Правобережного района оцепили район школы; созданы 3 кольца блокирования и близлежащей территории; создана группа эвакуации, организации дорожного движения, фильтрационный пункт; скорректированы системы контроля и наблюдения за школой и прилегающим к ней районами; выставлены снайперские посты, начата подготовка боевых групп к нейтрализации бандитов в случае их действий, способных повлечь массовую гибель заложников; активизировался переговорный процесс и т.д. и т.п.

   Ведь все эти утверждения далеки от истины. Просто желаемое выдается за действительное. Все обстояло далеко не так или даже вовсе не так. И тому есть масса доказательств. Достаточно сослаться на показания авторитетных свидетелей о том, что в штабе был хаос, бардак. Да это не отрицает и сам А.Торшин. А раз так, то должна быть определена мера ответственности тех, кто сознательно уклонился от ведения переговоров с террористами, хотя обязан был идти на эти переговоры, лгал людям о многих обстоятельствах. И эта ложь не была результатом заблуждения, она была сознательной и проследовала определенные цели. Эта цель – забота о собственной жизни за счет жизней простых смертных, а средством достижения цели стала ложь. Оперативный штаб при встречах с населением и через СМИ убеждал всех в том, что усиленно разыскивается Масхадов, что заложников всего 354, что террористы на переговоры не идут, что у них нет никаких требований. Распространялась ложь о самочувствии заложников, якобы оно вполне сносное. С этой целью утверждалось, что выброшенная из школы кассета пуста (на ней изображена жуткая картина состояния заложников), что активизировался переговорный процесс и т.п. Вместе с тем ОШ не обнародовал требования террористов о явке на переговоры Дзасохова, Зязикова, Аслаханова, Рошаля, а также решение об отказе участия в переговорах этих лиц. И он считает правильным решение, принятое в ночь на 2 сентября: «Одновременное прибытие в школу этих лиц отклоняется из-за опасности их физического уничтожения». Вот в чем оказался смысл отказа от переговоров – боязнь за судьбу четверых. Кто принял это решение? В это время штабом руководил А.Дзасохов. Выходит, он сам себя пожалел за счет других. А может быть, это решение принимали другие, и не поэтому ли г-н Торшин не хочет называть их? Разве народ не вправе знать тех, кто уберег жизни четверых за счет угрозы жизни тысячи двухсот и гибели трехсот. Не те ли это люди, которые, по выражению А.Торшина, «пытались спасти заложников». Так назовите этих «спасителей»! И кто решил, что террористы обязательно уничтожили бы переговорщиков. Нет, не для расправы с ними было захвачено более тысячи человек. И не для этого террористы поставили под угрозу жизни своих 32 сторонников, ибо с указанными четырьмя лицами они могли расправиться гораздо проще и легче. Им нужны были переговоры.

   Почему же ложь активно распространялась, а правда скрывалась? Все это делалось для того, чтобы оправдать отказ от переговоров. Все это было продиктовано заботой об этих четверых и в надежде на то, что правда «умрет» в стенах оперативного штаба, что ситуация разрешится с помощью Масхадова.

  Обращает внимание на себя внимание тот факт, что А.Торшин совершенно не вспоминает об этих обстоятельствах и выводит за рамки событий 1-3 сентября М.Зязикова. Разве не на подведомственной ему территории террористы готовились и пришли в Беслан, разве не его требовали на переговоры террористы? Почему его не нашли 1-3 сентября, если искали? Почему он не появился в Беслане, а потом и вовсе его забыли?

   Отсутствие М.Зязикова связано не только и не столько с его личностью. Дело в том, что отсутствие М.Зязикова, нужно было тем, кто принимал решение об отказе участия этих четверых в переговорах с террористами. Ведь если бы народу сразу сказали правду о числе заложников, о желании и стремлении террористов к переговорам, о жутком моральном и физическом состоянии заложников и особенно детей, о согласии террористов отпустить за прибытие на переговоры Дзасохова, Зязикова, Аслаханова и Рошаля по 150 заложников за каждого, то разве посмел бы ОШ отклонить неоднократные требования террористов о прибытии на переговоры таких лиц из-за опасности их физического уничтожения? Нет, конечно. Никто не посмел бы принять такое решение. Но если бы оно было принято, и ситуация могла бы развиваться по другому сценарию и во всяком случае о нем узнали бы многие тысячи окружавших школу жителей, то переговоры могли состояться. И в этом случае не стал бы более страшным, чем уже пройденный. Это он привел бы к значительно меньшим жертвам.

   Почему не дана оценка тем, кто, отказавшись от ведения переговоров, в то же время не готовил силовой вариант освобождения заложников. Ведь третьего варианта не было. Если был третий – то какой, и почему он не реализован? Почему только 3 сентября альфовцы были посланы на отработку взаимодействия с БТР-ами, в силу чего опоздали к штурму и вступили в бой с террористами с опозданием на 40 минут, с ходу и без всякой подготовки. И как итог – гибель 10 альфовцев-героев. О какой же контртерриористической операции по спасению заложников и уничтожению бандитов можно говорить, если в декабре 2004 года на вопрос, почему был допущен спонтанный штурм школы, А.Торшин ответил: «Если это был штурм, то, что такое бардак?» Но если бардак приводит к гибели людей, то нужно, наверное, назвать виновников этого явления. Но сегодня А.Торшин их не хочет видеть.

   Почему не названы и те, кто допустил ничем не оправданную, опасную для заложников стрельбу из огнеметов и танков днем по школе. Факт этот бесспорно доказан, и он признавался самой прокуратурой и А.Торшиным. Мы сошлемся на важный документ. Так, в постановлении Генпрокуратуры от 3 декабря 2004 года делается вывод: «В ходе расследования уголовного дела установлено, что при штурме здания школы и освобождении заложников, личным составом частей и подразделений 58 ОА СКВО и 49 БрОН применялись огнеметы РПО-А «Шмель», гранатометы и танк Т-72».

   Обратите особое внимание: при штурме здания и спасении заложников, т.е. в 13.05, применялись все эти средства. Этот факт подтвержден и показаниями многих десятков потерпевших и свидетелей, в том числе военнослужащих. Так какие же еще доказательства нужны А.Торшину, чтобы признать этот факт - или он не доверяет прокуратуре?!

   Исключительно важное значение признания этого факта не только в том, что он мог стать причиной пожара. Мы ставим вопрос по другому – с какой целью велась стрельба из этих средств по переполненной людьми школе? К примеру, огнемет предназначен для поражения живой силы, и один его выстрел сильнее и мощнее выстрела из танка, ибо уничтожает все живое на площади 50 кв.м. Представляли ли себе те, кто отдал приказ о применении огнемета, что могут наделать 9 выстрелов?

   С огнеметами А.Торшин попал в незавидное, просто нелепое положение. Еще раз признав факт их применения, он заявил: «Вопрос в том, какие огнеметы. Они есть трех типов. Первый – собственно зажигательный. Второй применяется, когда необходимо сильное задымление: от него нет огня, только дым. И третий – термобарический, от него тоже не бывает огня, напротив: его используют для тушения особо сильных пожаров. Именно эти последние применялись в Беслане».

   Надо же до такого додуматься! Если огнемет является средством пожаротушения, то не может ли А.Торшин объяснить, почему огнемет состоит на вооружении в армии, а не у пожарных? И если в Беслане огнеметы применялись для тушения пожара, то кто ответит за результаты этого «тушения»?

   Но ведь днем кроме огнеметов по переполненной людьми школе стреляли еще и танк (7 выстрелов), и гранатометы (10 выстрелов). Это признано не только прокуратурой, но и сотнями очевидцев. И утверждение А.Торшина о том, что нет убедительных доказательств применения танков днем является неприкрытой ложью. Мы приводили и можем пофамильно назвать многие десятки очевидцев, наблюдающих эту стрельбу, людей взрослых, разумных, в т.ч. многих военнослужащих. Просто А.Торшин не хочет признавать этот факт, т.к. он является проявлением у некоторых военных не только беспорядков, но и верхом безрассудства. Но нам говорят, что вреда заложникам они не причинили. Из танков, дескать, велась точечная стрельба по террористам, когда заложников с ними не было. На кого рассчитаны эти успокоения?

   Неужели кто-то поверит в то, что из танков и огнеметов может вестись «точечная» стрельба по террористам? Ведь в докладе А.Торшина утверждается, что «снайперы-наблюдатели группы разведки и наблюдения спецназа ФСБ РФ открыли ответный огонь по огневым точкам террористов, сумели загнать боевиков вглубь здания и не позволяли им вести прицельный огонь по выбегающим заложникам», что «на третий день теракта террористы находились в состоянии сильного нервного и физического истощения». Если террористы были в глубине здания, то кто и каким образом убедился в том, что с ними не было заложников. Если это правда, если так и было, то как можно было вести прицельный огонь из танков и огнеметов по террористам, загнанным вглубь здания. И какой смысл был применять в этих условиях танк и огнеметы? Разве нельзя было использовать другие средства для подавления террористов, применить отравляющие вещества или дождаться их окончательного истощения?..

   Если прокуратура и А.Торшин настолько уверены в том, что стрельба из этих средств не могла причинить вред заложникам, то почему бы не провести следственный эксперимент, причем места заложников пусть займут члены парламентской комиссии, те, кто давал разрешение на эту стрельбу (члены ОШ), а также те, кто такую точку зрения поддерживает. И если с ними ничего не произойдет, то и мы убедимся в правоте их утверждений. Жестокий эксперимент, но не более жестокий, чем тот, который творят с нами уже третий год.

   Ясно одно – танки и огнеметы применялись днем без всякой необходимости и их использование повлияло на число жертв. Именно поэтому и не хотят называть тех, кто принимал решение об их использовании.

   А.Торшин утверждает, что командовал операцией В.Андреев, он же отдал приказ о проведении контртеррористической операции. И здесь возникают вопросы: когда и какой именно приказ он отдал, кому он отдал приказ, в чем смысл и составляющие этой операции, включала ли она применение танков и огнеметов, кто и как исполнил его приказ и т.п.? На эти вопросы пока ответов тоже нет.

Стрельба днем по школе из указанных выше средств связывается с вопросом о причине пожара. Мы не исключаем, что она могла быть производна от этой стрельбы.

Но какова бы ни была причина возгорания спортзала, она не исключает ответственности тех, кто не обеспечил должную подготовку пожарных служб, кто дал команду пожарникам приступить к тушению пожара в спортзале и спасению людей только спустя 2 часа 20 минут после его начала, кто не обеспечил для них должный запас воды и необходимую экипировку. В итоге – 116 сгоревших. И их могло быть больше, если бы местные жители не приняли мер для спасения людей. Но и здесь А.Торшин не видит виновных

   В заключение не можем не привести слова А.Торшина двухлетней давности. Нам показались они искренними и даже смелыми. Может быть, они помогут понять сегодняшнюю позицию А.Торшина: «В России сейчас процветает полная безответственность. Никто не берет на себя управление сколько-нибудь рискованной ситуацией. Никто не делает решительных поступков, все пытаются прикрыться мнением начальства, дозвониться до Кремля, достучаться до президента. Хотя реакция на ситуацию в Беслане должна была быть мгновенной и адекватной. И не нужно было по каждой мелочи дозваниваться до Центра. По ситуации нужно было принимать и самостоятельные решения. Это поразительно: насколько у нас с виду люди красивые, мужественные, решительные, а когда доходит до дела – мгновенно сдуваются. Мы получили 330 погибших мирных жителей, 10 убитых спецназовцев и двоих эмчеэсовцев. Конечно, поведение «Вымпела» и «Алфы» – это пример для всех. Но были и другие примеры. Когда люди не пошли в огонь, хотя обязаны были это сделать. Мы постараемся дать их поведению правовую оценку». О ком все это г-н Торшин?!

   Создается впечатление, что он возглавляет не только парламентское, но и прокурорское расследование. По незаконченному расследованием уголовному делу А.Торшин вместо следователя дает оценку имеющимся доказательствам, некоторые выхватывает из общей массы и подгоняет под заранее сделанные свои выводы, а многие другие, ничем не опороченные доказательства, безмотивно, одним махом, отвергает. Вот таким порочным способом личная точка зрения А.Торшина (его ли одного?!) становится официальной.

Он часто освещает не только работу парламентской комиссии, но и ход проводимого прокуратурой расследования, его сложности и проблемы. Он даже упрекнул нас в разглашении фамилий некоторых террористов, что якобы может отразиться на судьбе их родных, заявил, что будет назначена новая ситуационная экспертиза и т.п.

   А.Торшин присваивает право решать вопрос о виновности или невиновности должностных лиц, действия или бездействие которых являются предметом расследования по делу о теракте. Оправдывая действия некоторых из них, он переходит за грань данных ему полномочий и вмешивается в деятельность следственных органов, оказывает на них давление (если, конечно, они не заодно с ним).

   Когда эта статья была сдана в редакцию, то мы узнали, об обнародовании А.Торшиным результатов парламентского расследования. Мы выскажем свое мнение к его докладу. Но уже сегодня мы уверены, что А.Торшин не был заинтересован в том, чтобы миру была сказана правда о Беслане. За его многословием всегда четко просматривалось стремление защитить крупных чиновников, прикрываемое редкими вспышками возмущения действиями мелких. Поэтому мы и не ожидали объективных оценок в его докладе и каких-либо принципиальных расхождений в выводах парламентской комиссии и прокуратуры. Мы никогда не сомневались в том, о ком печется г-н А.Торшин.

С. Дудиева, председатель комитета «Матери Беслана»