Марина Пак не спросила, о чем так долго молилась ее дочь Света утром первого сентября 2004 года перед тем, как уйти на линейку в школу №1, но почему-то знает: Света молилась о ней, чтобы она, мама, не отвернулась от Бога, когда в Беслан придут самые страшные времена. История Марины продолжает серию публикаций о городе и его жителях 14 лет спустя.

 ​​​​​​​Город и завод

 - Марина, расскажите, как в вашей жизни появился сын, как решились на этот шаг?

  - Вы знаете, я это объясняю просто: Господь так управил, по-другому не скажешь. Все решилось в течение пяти минут – и моя судьба решилась, и его судьба.

   Марина Пак сидит за длинным столом в небольшой комнате, одной из трех, отведенных под офис комитета Матерей Беслана, и много плачет из-за моих вопросов. Сегодня в городе важный день: собирают подписи против строительства кремниевого завода. На листе А4 аккуратным почерком учителя труда с почти тридцатилетним стажем Марина вывела текст: «Мы, жители Беслана, против…», но сначала долго сомневалась и досадовала, что у Сусанны (руководитель комитета Матерей Беслана Сусанна Дудиева – прим. ред.) заранее не уточнила, как именно надо «оформить шапку».

   Найти офис комитета просто: нужно пройти от того самого спортзала метров 300 по Школьному переулку до улицы Октябрьской, повернуть направо и идти мимо расположенного в доме магазинчика «Продукты», мимо мальчишек на трехколесных велосипедах и их бабушек в цветастых байковых халатах, пока не наткнешься на бетонную лестницу, ведущую вверх, к железной тяжелой двери. Марина специально оставила ее приоткрытой. После шести вечера в дверь один за другим – парами, семьями, группами – заходят люди. Со всеми она обменивается словами обиженного протеста, каждого просит обязательно «растолкать» соседей, которые наверняка сейчас вышли во двор, сидят вместе, возмущаются, а дойти до комитета и черкнуть подпись не могут.

   – В Омске закрывают кремниевые заводы, а у нас – пожалуйста. Нашли дураков! Вообще такие предприятия строят за 100 километров от населенного пункта, – говорит пожилой мужчина.

   Сразу за ним приходят две женщины: одна в возрасте, другая молодая, ее дочь.

   – Второй геноцид в Беслане хотят устроить. Одного мало было, – негодует та, что моложе, имея в виду, конечно, события сентября 2004 года.

   – Мам, у Насти как отчество? Дмитриевна. Да, я так и записала, – спрашивает другая посетительница в телефонную трубку.

   – О чем мы говорили, Наташа? – собираясь с мыслями, обращается ко мне Марина, когда мы наконец остаемся одни. – Вы простите, что постоянно прерываюсь, дело важное.

   – Вы рассказывали о сыне.

   – Ах, да. Верно.

Дочкино место

   На 27-й день после трагедии, когда дожди стали частыми, вечера холодными, а листья на деревьях под окнами их старой квартиры, в которую Марина сможет вернуться лишь однажды, совсем пожелтели, она нашла тело своей Светы и по всему должна была сойти с ума. Два года назад у Марины умерла сестра, 8 сентября не стало отца – все еще верили, что Света найдется живой в какой-нибудь из больниц Москвы, Петербурга, Ростова, – а он верить перестал, и в этот самый момент сердце его остановилось.

   Марина же с самого начала не принимала мысль, что со Светой может случиться плохое. В свои 12 лет ее дочь была настолько воцерковленной, насколько Марина не может воцерковиться до сих пор, хотя каждый раз в храме старается встать на то самое место, где 14 лет назад стояла вместе с дочерью.

Марина и Света

   – Люди, наверное, не понимают, почему я именно это место ищу… Я смотрю сейчас, дети ее возраста по церкви носятся, капризничают. У нас так не было. Я сердцем чувствовала, что она больше меня понимает, что происходит в храме. Ей было уже лет пять тогда, мы пошли на службу, и такой град начался, прямо льдины бьют в окна! Я поворачиваюсь, смотрю, она стоит спокойно. Обычно дети пугаются, маму обнимают. Когда мы вышли, я говорю: «Светочка, ты града не испугалась?» Она говорит: «Мама, мы же с Боженькой были».

   В тот день, первого сентября, Света долго стояла на коленях перед иконами, дольше, чем три раза прочитать «Отче», три «Богородице» и «Верую». О чем она молилась, Марина спросить не решилась и теперь часто себя за это корит. Она ждала Свету на кухне – дочь хотя не любила завтракать, но накануне почти клятвенно пообещала, а помолившись, заторопилась: «Мама, я уже опаздываю, позавтракаю, когда вернусь». С этим и убежала, но почти сразу вернулась: «Мама, может, ты со мной пойдешь?» «Доча, я уже не успею переодеться». Света перекрестила ее в дверях – она никогда не крестила небрежно, наотмашь – и тогда уже ушла насовсем. Марина думает: ее дочь сделала так, чтобы мама не отвернулась от Бога, когда придут страшные времена.

   – Я настолько в те дни была уверена, что Господь не попустит издевательства над детьми. Вера моя в тот момент была такая сильная, что волос на мне не шелохнулся. Три дня я ходила такая уверенная, что этим детям ничего не будет.

                    Света

   Во всяком случае, честно скажу, думала, что моему ребенку точно ничего не будет, потому что Господь не оставит, не отнимет ее у меня.

   27 сентября, в день Воздвижения Креста, Марина стояла на службе и молилась, а потом, ближе к вечеру, Свету нашли. При такой силе веры – раз, и под корень. Марина год не могла зайти в храм. Она не знает, сколько бы ей пришлось искать ответ, почему так произошло, если бы не то письмо. Еще сорока дней не прошло, когда женщина обнаружила его в Светиных вещах. Однажды ее дочь увидела, как кошка ест своего котенка, и такие ей пришли мысли, что до сих пор Марина удивляется, как они могли родиться в детской голове.

   Света написала: «Кошка убивает своего ребенка не потому, что она плохая мать, а потому, что она хочет его уберечь от чего-то более страшного, потому что он родился слабый». Эта фраза расставила в сердце и в сознании Марины все по местам. Тогда она решила, что раз Господь забрал детей, Ему было виднее, зачем Он это сделал.

«Надо держаться и верить»

   – В тот год впервые я не пошла на линейку к Свете и много лет задавала Богу вопрос: «Зачем Ты меня оставил живой?», – продолжает Марина. Я же просто не знала, как дальше жить. Сначала я хотела уйти в монастырь. Не знаю, какая бы при моем вспыльчивом характере из меня вышла монашка, но я хотела спрятаться от мира. Остановило то, что у меня сильно заболела мама, поэтому ни батюшка не благословил, ни я сама не решилась бы бросить ее одну. Она бы мне не простила.

   Надо было жить ради мамы, а в Марине бродило столько неотданной, нерастраченной любви, что она задохнулась бы, оставь ее при себе. В 2006 году она вышла замуж за мужчину, который потерял в теракте жену. Многие в Беслане скажут, что эта скромная свадьба стала как будто началом другой жизни, когда люди подняли красные от слез глаза, сняли черные одежды, перебороли немой стыд живых перед мертвыми и попробовали пойти дальше, как Марина Пак пробовала стать мамой двум дочкам Алана Адырхаева. Они прожили вместе несколько лет, отогревались рядом, как могли. Марина до сих пор считает девочек родными, общается с ними, а вот с Аланом не получилось. Про тот период своей жизни она говорит честно:

   – Меня бросило в семью Адырхаевых, потому что мой организм не хотел мириться с тем, что я перестала быть мамой.

   По-настоящему вернулась к жизни Марина 7 лет назад, когда в ее жизни появился пятилетний мальчик Герка. Тогда она ясно поняла, что у нее к нему – вся любовь мира и что она снова обрела свое материнское счастье. Вспомнить о том времени, когда они привыкали друг к другу и учились жить вместе Марина не любит. Самое важное для неё, что они друг у друга есть.

   – Я так считаю: на земле плоть – это временное пристанище, плоть – это место для души, а главное – душа. Если души соприкоснулись, это и есть есть настоящая встреча, и есть настоящее материнство, – объясняет Марина.

Марина и Герман

   – Помните, как он вас первый раз назвал мамой?

   – Ой, Наташа, он называл мамами всех. Он просто даже не понимал, что это такое. Месяц страдал от того, что его брат там остался. Брат какой? С рождения был рядом Костик. Он его уже братом называл, он все время сетовал: «Мама, Костик свою маму нашел?» Они понимали, что это что-то такое, что им необходимо.

   Марина работает учителем труда в новой, восьмой, школе на улице Ленина, которую построили после теракта. А до этого она вела кружок моды в Доме детского творчества, или Домике, как называют его в Беслане.

   Первыми Мариниными ученицами были Света и ее одноклассницы. Девочки в тот год победили на крупном конкурсе в Москве, и Марина была уверена, что их ждет большое будущее. Но случился теракт, из пяти учениц две погибли – Маринина Света и ее подружка. Шить костюмы больше не получалось. Марина честно пробовала, у нее было еще три или четыре выпуска, сначала девочки-терактницы, как сама Марина их и называет, сильно травмированные, которых надо было восстанавливать эмоционально, потом новые поколения, но вернуть кружок на первый, высокий уровень не вышло – то ли она стала другой, то ли мир раз и навсегда изменился.   

   – Много времени отнимал у меня комитет, потом мама тяжело заболела. Сейчас уже возраст наступает на пятки. Да и материальные трудности не позволяют выезжать за пределы республики. Получается, что мы здесь в собственном соку варимся. Но нас это не расстраивает, потому что нас все ждут каждый год с новой коллекцией. Вполсилы мы продолжаем существовать.

   – Получается, вы до сих пор с девочками платья шьете?

   – Да, они сами что-то придумывают, а я реализовываю, потому что, к сожалению, школу новую построили, но не оборудовали должно – стоит пустой кабинет. Подарили нам швейные машинки, они бракованные оказались. Списанные, наверное. И никак мы не смогли это оборудование раздобыть. Сейчас общими усилиями что-то находим, кто-то нам свое старое жертвует.

   В последнее время в республике, как и во всей стране, нестабильно, и в минуты отчаяния Марина задумывается о том, чтобы уехать, но куда? Да и сама она уже «старое дерево», гробами своих близких, как корнями, вросшее в осетинскую землю: дочка на одном кладбище, мама на другом, а еще отец, сестра, племянник.

   – Марина, как вам кажется, Беслан, его жители изменились после тех событий?

  – Когда это всё случилось, когда такую жертву город принес всей стране, всему миру, я в душе думала: «Господи, неужели…» Я думала, всё, с этого дня очистится весь мир, совесть у всех людей станет чистой – наркоман не сможет шприц в руки взять, женщина начнет правильно себя вести, люди станут честными. Клянусь вам, я верила в это. После такой жертвы люди обязаны очиститься душой. Я думала, все к Богу придут, все поймут, что это за наши грехи земные дети приняли на себя такой крест.

   Но я видела, что годы идут, а все на своих местах, даже хуже становится. Я не знаю, что должно на Земле произойти, чтобы старшие поняли, что детям ничего мы хорошего не оставляем. Наверное, не может быть всегда плохо.

  Надо держаться, надо все равно до конца идти и все равно нести любовь, свет нашим детям, чтобы у них была надежда жить. Если мы отчаемся, у наших детей не будет впереди света.

  Рассказ Марины в который раз прерывает скрип открывающейся двери. На пороге появляются четыре девочки немногим старше самого теракта. Они учатся в классе у Марины Алексеевны, по ее просьбе зашли в комитет после дополнительных занятий.

   – А что такого в этом заводе? – спрашивает самая смелая.

   – Люди чаще будут болеть раком. Да и случись какая поломка на производстве – а вы знаете, как у нас относятся к технике безопасности – пострадает весь город, – объясняет Марина. Девочки испуганно переглядываются, потом, конечно, расписываются.

   Марина благодарит их, желает удачи на выпускных экзаменах и долго смотрит им вслед. Кто знает, о чем она думает в этот момент. Может быть, она думает о кремниевом заводе, о его острых трубах, которые будут дышать на маленький Беслан черным дымом. А может, Марина думает о Свете, о том, что ей было бы сейчас 26 лет и что на ее выпускной они вместе сшили бы самое красивое платье.

(Наталья Костарнова, 03.10.2018 г.)